В Термут Джозеф пришел только под вечер. Ему очень повезло, что он успел до того, как ворота закрыли на ночь, а то бы опять пришлось ночевать под открытым небом. Нет, не то чтобы это представляло для мага – тем более такого, как он – серьезную проблему, но на кровати, как ни крути, спать было удобнее.
Стража у ворот с подозрением глядела на запыленный плащ Джозефа, но когда он вместо положенных десяти медяков сунул в латную перчатку серебряник и, дружелюбно улыбнувшись, поинтересовался, где в городе можно найти приличный постоялый двор, стражники заметно подобрели. Откуда же им было знать, что они попали под легкое внушение, подкрепленное звонкой монетой – в центральных провинциях и жизнь была дороже, и заработать удавалось больше, так что сбережений Джозефу должно было хватить еще надолго. Можно было и немного потратиться.
Тем более, что один стражник посоветовал постоялый двор «Благородный пес», а второй с охотой подтвердил удачный выбор товарища и даже объяснил, как пройти к этому «Псу».
Поблагодарив служивых и под влиянием момента сняв с одного из них корявый сглаз – хватило одного мысленного прочтения Очищающего заклятия, чтобы липкие грязно-серые путы вокруг стражника распались – Джозеф направился по указанному маршруту. Люди кругом мелькали в разноцветных одеждах, огоньки мерцали и переливались всеми цветами радуги, но больше всего юный маг приходил в восторг от какофонии звуков. Песни, разномастная музыка, каждая мелодия доносящаяся из своего угла, где-то фальшиво пели, смеялись, вскрикивали. Топот ног, тосты, восторг и радость. У Джозефа даже пальцы начало покалывать от настойчивого желания расчехлить виелу и присоединиться к всеобщим гуляниям, но ноги гудели от дневного перехода, а одежду надо было почистить. Да и самому выкупаться следовало, подстричься.
Потому ему оставалось только довольно прижмуриваться, впитывая витающие вокруг звуки. Да не зевать, когда местное ворье начало пристреливаться к запыленному путнику. Несколько выученных уже в процессе странствий заклинаний, и можно было не бояться за пропажу ценных вещей. Жаль, что долго эти заклинания не держались – Джозеф как-то пробовал добавить эту формулу к уже имевшимся на плаще и куртке, но она распалась уже через несколько часов, едва не разрушив плетения остальных заклинаний.
Постоялый двор оказался просторным, комнаты – достаточно чистыми и удобными, еда – сытной и вкусной. Особенно же маг радовался возможности заказать бадью с горячей водой к себе в комнату. За окном город веселился и гулял, а Джозеф, сытый и усталый, отмокал после долгого пути и едва сдерживался, чтобы прямо в бадье и не уснуть. Одежду, почищенную, должны принести завтра утром, торопиться никуда не надо.
Но спать в воде все равно не дело.
Отмывшись и передав служанке, что бадью можно забирать, Джозеф критично осмотрел свои отросшие волосы в мутном медном зеркале. В глаза уже лезут, а в хвост собрать еще не получается. Раздражает. Ну а с двумя косичками ходить – курам на смех. Вытащив со дна сумки небольшой костяной гребень, Джозеф принялся аккуратно расчесывать волосы. Наготы он не стеснялся, а вот на реакцию молодчиков, пришедших за бадьей, посмотреть было любопытно. Они забавно старались на него не смотреть, так сильно старались, что Джозеф понял – рассмотрели со всем тщанием. Ну а ему что. Тело оно и есть всего лишь тело, чем не причина покрасоваться. Ему не жалко, а ребятам – приятные воспоминания.
Заодно отпадала проблема мокрой одежды, потому что он уже успел высохнуть к тому моменту, когда облачился на ночь в свободную рубашку.
Снилось ему опять пламя, но не плохое, как в кошмарах, и не хорошее. Оно было… другое. Не похоже на живое пламя, пульсирующее в каждом живом существе. Этот огонь представлял из себя лишь инструмент, проводник для другой силы. И сам Джозеф был всего лишь наблюдателем, только по пробуждении он совершенно забыл, чему именно он стал свидетелем. И, что самое печальное, маг даже не мог сказать, эта неспособность запомнить – хорошо или плохо. Потратив пару часов, чтобы обновить зачарование на возвращенной одежде – заодно и снять несколько кривых сглазов, непонятно как прицепившихся – Джозеф уже готовился идти на охоту за Песнью, как уловил странный импульс. Диссонанс в общем гармоничном звучании. Как облачко, набежавшее на солнце, только что-то еще более эфемерное. Не звук и не тень.
Магия? Но как бы быстро Джозеф мысленно ни произносил заклинание Сосредоточения, след диссонанса испарялся еще быстрее, и вскоре совершенно исчез в общем полотне мира.
Кажется, эта загадка останется без ответа.
Весь день ушел на изучение города, и ближе к вечеру Джозеф окончательно убедился, что уж если где-то он и найдет очередной отрывок Великой Песни, так это в «Малварме». Другое дело, что когда он проходил мимо – едва ли не единственный, кто решался так сильно приблизиться к каменному забору – то слышал доносившиеся из зловещего особняка ужасные крики. Если Джозефу не изменял слух, кричала женщина, хотя ее запросто можно было принять за какого-нибудь невиданного зверя. Это что же надо было вытворять с человеком, чтобы он издавал такие звуки?
У Джозефа мороз побежал по коже.
Нет, он не хотел сейчас идти в «Малварму». Ему там будут совсем не рады.
Было ли это чудовищно и безобразно, что, вернувшись в свою комнату на постоялом дворе, Джозеф сразу засел за написание композиции, вдохновленный тем жутким криком? Композиция страшная, напряженная, звуки из виелы словно вытягивались щипцами, и одновременно с этим – легкие, быстрые, подобно щебету птиц, переливы, разбавляющие, смягчающие давящее впечатление от основной партии. Смычок порхал по струнам, пальцы вжимались в гриф, заставляли нужные звуки вязкими каплями срываться в полет. Прочь, в открытое окно, на улицу, в небо. Вместе с виелой, казалось, плакала сама душа Джозефа – словно он лишился чего-то невообразимо важного, жизненно необходимого. Он понимал, что эти чувства вызваны мелодией, он знал, что стоит ему лишь пожелать, и магия вплетется в ноты, обретет силу и вес, превратит мучительно прекрасную композицию в страшное оружие. Да, Джозеф прекрасно мог представить влияние этого заклинания. Душевные муки, отчаяние, ужас – настолько черные и беспросветные, что несчастный слушатель впадет в апатию. А особенно слабые духом попытаются покончить с собой, лишь бы прекратить мучения.
Когда Джозеф завершил мелодию энергичным крещендо, доводя напряжение до максимума и резко ныряя в давящую тишину, нарушаемую лишь его тяжелым дыханием и гулко бьющимся в груди сердцем, он с удивлением обнаружил, что на дворе глубокий вечер, а в дверях его комнаты столпилась прислуга постоялого двора. Женщины плакали без стеснения, мужчины украдкой утирали глаза рукавами. Даже на улице под окном были слышны шумные рыдания.
Нет, не дело музыканту оставлять своих слушателей в подобном расположении духа. Гордость Джозефа не позволила ему прогнать нежеланную аудиторию. Вместо этого он мысленно воззвал к своему внутреннему пламени, светлому и свежему, овевающему как теплом, так и прохладой, и вновь прижал тело виелы подбородком к плечу. В арсенале Джозефа имелось несколько легких и умиротворяющих композиций, которые помогут сбросить путы очарования предыдущей мелодии. Это успокоение требовалось и самому Джозефу, потому он не стал препятствовать магии, вплетающейся в ноты осторожно и незаметно, по капле вливающейся в движения смычка. Теплые объятия Огня сомкнулись вокруг юного мага.
Импровизированный концерт растворился в воздухе сначала болью и горечью, потом умиротворенной усталостью, спокойствием, легкостью, надеждой и, наконец, вдохновенной радостью. Когда последние отголоски слетели из-под смычка, слушатели тихонько зароптали, словно проснувшись, и разбрелись по своим делам, окрыленные магией. Хозяйка даже немного погодя прислала Джозефу сытный ужин, состоявший из великолепно приготовленного жаркого с рисом и овощами и кувшина весьма неплохого вина. Как передала служанка: «За незабываемые воспоминания». Юноша и сам ощущал, что именно имелось в виду под этими словами – он ведь тоже попал под влияние собственной магии – и если бы не жгучая потребность выплеснуть на бумагу ноты пришедшей к нему сегодня композиции, Джозеф обязательно бы поддался очарованию чистого и звонкого голоска служанки.
Но нет. У мелодии словно имелась собственная воля, и она рвалась на свободу из клети его разума. Потому маг попросил принести ему еще две свечи и сел записывать ноты. Пока не напишет, он не уснет. — Ловушка ночи, — словно из ниоткуда пришло название ровно в тот миг, когда Джозеф вывел последний ключ.
Он чувствовал себя измученным, словно кто-то вытянул из него все соки. И хотя прочитанные Очищающие и Диагностирующие заклинания не принесли видимых результатов, Джозеф все равно сильно подозревал, что такой резкий упадок сил – не просто так. Возможно, без присланной хозяйкой еды он не протянул бы эту ночь.
Но главное, что «Ловушка» больше не рвала его изнутри. Она получила свое материальное воплощение и теперь дремала сном зверя – в полглаза, в любой момент готовая броситься на врагов. Это был первый раз, когда новое произведение стоило Джозефу таких физических мучений. И на кровать он повалился не раздеваясь, не в состоянии даже забраться под одеяло. В воздухе отчетливо пахло приближающимся рассветом – или этот запах Джозефу уже приснился? Разбудил его уличных гомон и настырный солнечный луч, светящий в глаза, пролезающий меж пальцев и затекающий под веки. Голова юноши гудела как от похмелья, в комнате висел запах пыли и сгоревшего воска. Виела удовлетворенно покоилась в футляре, который с откинутой крышкой лежал на столе. Одно лишь простое прикосновение к деке, казалось, придало Джозефу сил. Голова хоть полностью болеть не перестала, но пульсация в висках точно уменьшилась. А уж после прочтения нескольких целебных заклинаний Джозеф вообще почувствовал себя счастливым человеком.
В груди его поселилась странная уверенность – сегодня обязательно что-то произойдет.
Когда юный маг уже собирался переступить порог комнаты, его взгляд упал на заботливо уложенный на кровать футляр с виелой. Секунду Джозеф пытался понять, что за предчувствие грызет его изнутри, а потом резкий порыв ветра со стуком распахнул окно, протащился сквозняком по полу, котом вспрыгнул на стол и с сухим смешком отправил несколько листов, исписанных ночью нотами, в полет.
Настолько очевидный знак проигнорировать было сложно, потому на завтрак Джозеф спускался с виелой, придерживая левой рукой футляр, ремень которого он перекинул через плечо. В специальном кармане покоились аккуратно сложенные ноты «Ловушки ночи».
Пережив за время завтрака восторг новообретенных поклонников, которые до сих пор еще не избавились от воздействия магии, Джозеф поспешил опять выйти на охоту за Песнью. Возможно, в этот раз ему больше повезет с «Малвармой».
Однако же у изменчивого Пламени обнаружились свои собственные планы на будущее одного юного мага.
Отойдя от «Пса» едва ли на полквартала, Джозеф услышал два голоса, мужской и женский. Услышал настолько отчетливо, словно они стояли у него за спиной, хотя шум улицы, отмечаемый отдельной частью сознания мага, прекрасно давал понять – от говоривших Джозефа отделяло несколько метров. И все бы ничего, однако эти голоса…
Мужской – тенор, насыщенный, с холодными нотками – он буквально пронзал юношу насквозь, оставлял после себя тянущее послевкусие и терпкое впечатление. Этот голос юный маг слышал один раз в жизни – когда некий Витольд Колхо присутствовал на концерте Джозефа в поместье мастера Аарона.
Женский голос дышал силой, в нем плескалось знание и уверенность, единственным сомнительным недостатком, переходившим в достоинство, была хрипотца – этот голос крайне гармонично сочетался с голосом мастера Колхо. Джозеф зажмурился, пережидая сотрясшую его крупную дрожь.
О, Пламя, ему придется с ними общаться. Почему, почему оба их голоса производили такое сильное впечатление? Подумать только, Джозеф совсем умудрился забыть прекрасный голос мастера Колхо.
Глупец.
Вдвойне глупец, что продолжал шагать с закрытыми глазами. Неожиданно зазвеневшая напряжением атмосфера резко отрезвила юношу. Он открыл глаза, останавливаясь и отчаянно ярко ощущая свою неуклюжесть только потому, что посмел преступить невидимую границу, от которой все прочие люди шарахались.
Первым в глаза бросился высокий – очень высокий – крупный детина, Пламя которого горело ярко и яростно, навевало мысли о кострах на берегу реки и первобытных танцах, отключающих разум. Потом Джозеф увидел и самого мастера Колхо – невысокий горбун с необычными, почти негармоничными чертами лица, но голос которого затрагивал глубочайшие струны и почти подкашивал колени. Если бы Джозеф не был так выбит из колеи своим недавним аудиальным потрясением, он бы задумался, почему столь вялое и почти застывшее Пламя дает такой оглушительный жар.
Когда же взгляд юного мага упал на лохматую северянку с ошейником раба на горле, Джозефа словно молнией пронзило – он вздрогнул от той силы, с которой неожиданно проснулась «Ловушка ночи». Она хотела к ней. Но, по закону, Джозеф не имел права ничего давать рабу без согласия его хозяина. Пауза затягивалась – по крайней мере, так казалось самому магу, потому он привычно огладил футляр коротким жестом, успокаиваясь, и обратился к мастеру Колхо.
— Доброго дня, сударь Колхо, — Джозеф неглубоко поклонился (максимальное проявление уважения к не-магу и не-аристократу) и, не дожидаясь ответа, которого наверняка не последовало бы, продолжил. – Меня зовут Джозеф Суонен, прошу прощения за мою дерзость и несвоевременность, но я лишь следую зову своей магии. Вчера ко мне пришла новая композиция, и ее материальное проявление желает принадлежать вашей рабыне, — говоря это, Джозеф вслепую вытащил листы с нотами из кармана, расправил их и протянул мастеру Колхо. – Однако лишь вы вправе решать, у кого останутся эти бумаги. Одно я знаю точно – оставить их у себя я не вправе.