Ну-с, товарищи. Как говорил небезызвестный Гагарин: «Поехали!»

Харгу.

Скрип рассохшейся телеги, огласивший окрестности лагеря, резкий толчок, едва не закончившийся выбитыми о железные прутья зубами, и промозглая сырость раннего утра разбудили девушку ни свет ни заря, разом заставив сгруппироваться, настороженно зыркнуть глазами по сторонам и выщерить зубы в злобном оскале. Впрочем, на эти маневры мало кто обратил внимания — ни охрана с длинными палками и батогами на поясах, ни рабы, прикованные длинной цепью к обозу, ни мышастый, ко всему привычный ослик, тянущий телегу на своем горбу вот уже без малого неделю. За время, проведенное в пути, люди уже привыкли к выходкам дикарки, сидевшей в клетке. Привыкнуть то привыкли, но опасались, особенно охранники. Последние два дня девушку и вовсе не кормили, надеясь, что та ослабнет, и хотя бы конец путешествия пройдет спокойно. 
Рабы молчали, провожая телегу взглядами, но никто из них даже не подумал завидовать столь «неслыханному комфорту». Уж лучше они будут сбивать свои ноги в кровь, чем хоть денег проедутся с такими «почестями». Поездкой в клетке «вознаграждались» самые строптивые рабы, к коим и относилась пойманная дикарка, по общему убеждению самая настоящая бесноватая – за двое суток она успела затеять драку, разбить общую цепь, сковывавшую рабов, и, саданув обрывком этой самой цепи по черепу одного из надсмотрщиков отправить бедолагу на тот свет. 
Теперь ее везли в клетке, специально припасенной как раз ради таких случаев. Клеть была маленькой и низкой – взрослый человек мог в ней стоять разве что на четвереньках, а все движения внутри ограничивались двумя «шагами» на все тех же четвереньках. Стальные прутья толщиной в два пальца, не позволяли просунуть между ними даже руки, так что все, что оставалось Харгу это ехать и щерить зубы в оскале. Метаться по клетушке дикарке тоже не давали, опасаясь, что та опрокинет телегу, и снова придется останавливаться. Видят Боги, из-за этой дряни у караванщиков итак хватало проблем, а потому охранники не стеснялись применять свои длинные палки по назначению, при любых подозрительных движениях в клетке. К концу путешествия Харгу обзавелась парой десяткой синяков и кровоподтеков, а так же разбитой губой и несколькими ссадинами на лице, но даже не думала успокаиваться, охотно, по поводу и без повода демонстрируя охране свою дикую сущность, таким не хитрым способом зарабатывая себе новые «украшения» в виде свежих палочных ударов. Особо с ней никто не церемонился, прекрасно понимая, что с таким характером ее не купит ни один нормальный житель Империи, а потому дорога ей одна – на рудники, а уж там всем плевать как будет выглядеть пленница, лишь бы работать могла. 
Поздним утром караван прошел городские ворота, с горем пополам пробрался на рыночную площадь, устроившись на заранее обговоренном месте, в той ее части, которая была приспособлена для продажи рабов. Не привычное обилие запахов и звуков, обрушившееся на дикарку, поначалу оглушили ее, позволив караванщикам более менее спокойно обустроиться на месте. Но стоило девушке приноровиться к нарастающему городскому шуму, как первобытная ярость заполыхала в ней с новой силой, отразившись в налитом неистовой злобой взгляде, сверкнув на влажных клыках, которые по размеру казались больше, чем у обычных людей, производя на прохожих неизгладимое впечатление. Посмотреть на «бешеную» собралась приличная толпа, перешептываясь и охая, словно смотрели невиданное шоу. Охранник, приставленный к клетке, в угоду толпе постоянно тыкал и охаживал палкой пленницу. Уже второй. Обломки первой, диаметром в три пальца, валялись рядом с клетью, и по утверждению «зрителей», дикарка переломила ее голыми руками, словно ивовый прутик. 
Солнечный диск, раскаляясь, двигался к своей высшей точке, время приближалось к обеденной поре, а народу вокруг клетки все прибавлялось – далеко не каждый день на рынок привозят дикарей, особенно таких…буйных.